это не спектакль и это не концерт. и те зрители,которые ждут высот актёрского перевоплощения,не ждите — их не будет. будут только музыка и слово. две сильных тишины, два слабых горла: музыки и речи. это не спектакль - это твое яростное желание поделиться возможностью побега из выхолощенной, бесчувственной реальности.

i see the streets burn every time I fall asleep.
i’m losing all my sanity, i can’t hide from the voice that speaks inside of me.

бытие. капли дождя. усиливающийся дождь, льющийся из небесных высот на землю. сколько это уже продолжается? сколько капель ещё упадёт? сколько уже упало? когда, когда упадёт последняя, маленькая, едва дрожащая капля? нежно охватывающая выгоревшую листву, словно слеза по щеке утечёт за грань и утонет в земле, отдав всю свою влагу ненасытной. сколько держится мир? всегда было небо? в небе всегда были птицы? чернокрылые вороны, рассекающие небесный простор, разрезающие и без того немыслимую черноту неба, руша все мнимые замки, заполняя пустоты меж капельными ударами своим противным гарканьем, шелестом крыльев и чернотой. сколько держится бытие, столько человек стремиться туда, где рождается дождь, туда, где поют ангелы, туда, где крылом касается облаков ястреб. никого. ты не видишь никого. тебе никто не улыбается. холодный дождь разделяет тебя ото всех. холодные струйки стекают по черепице, обрушаясь на землю. птицы. их сегодня так много. они любят твои качели. их основание размыла вода. ливень. обычный осенний ливень. обычная погода. тебе кажется вот-вот начнется гроза. но ее все нет. белые руки, увенчанные тонкими пальцами пианиста. но ты никогда не играл. никто не обнимал тебя, пока тебе это было нужно, а сейчас ты повернулся ко всем спиной. ты видишь небо. твои голубые глаза чертят зигзаги по темному небу, пытаясь понять: почему оно так далеко от тебя? ветер. поднимается ветер. он пробирает до дрожи и костей, умело забираясь под кожу.

- правда. правда вызывает страх.
- я не боюсь.
- тогда дай мне руку.
- я вас не вижу.
- обязательно ли видеть меня, если ты не боишься. опять не доверяешь никому?
- только не трогайте меня.
- глупый мальчик.

дрожь. по телу колючками пробегает дрожь. твои руки уже вымыты ливнем, вся кровь впиталась в землю, но одежда изрядно испачкана кровавыми разводами чужих пальцев. двое на одного - не честно? а один на двоих? безумство. но не для тебя. твоя ярость захлестывает тебя с головой, сбивает с ног и ударяет о собственные стены, что ты настроил против ветров и людей. твои ветряные мельницы давно уже прогнили. ты больше не можешь мечтать. меч-тать? слово такое странное, что режет тебе слух. заставляет искажаться твое лицо, а фотографы не понимают, почему мечтательный образ вызывает у тебя такое явное отвращение. маски. как много масок ты хранишь? шкаф? нет, целая галерея. можно смело устраивать выставки и приводить туда всех, вот, знакомьтесь, это маска сожаления, запомните ее, потому что в мире никому вас на самом деле не жаль. ни-ко-му.

остался только холод. оглушающий, вымораживающий даже само воспоминание о том, что когда-то было тепло. а было ли? тепло исчезло, ничего не оставив после себя, только горькую обиду. лучше чего-то не знать вовсе, чем так. ветер. злой, кусачий, он был лучшим другом холода, действуя с ним заодно. от их ледяного касания некуда деться, пришлось в надежде идти вперед, зачем, ты пока еще не понял сам, видимо, просто хотелось жить. или наоборот не хотелось.

вы когда-нибудь умирали?

видели свое последнее дыхание? оно почему-то самого холодного цвета из всех возможных: светло-голубое, словно издевка и усмешка над твоими несбывшимися планами.
умирать не страшно. умирать не больно. нет той агонии, которую тебе показывают в фильмах и того ужаса и боли, что описывают в книгах. единственное чувство, когда ты умираешь и видишь этот свой светло-голубой последний выдох, это обида. горькая, всепоглощающая обида. обида до слез. обида до разрыва внутренностей. обида до выпотрошенных кишков. но, если подумать, вся твоя жизнь сплошная обида.

цвета вокруг тебя перекликаются с холодом вашего последнего вздоха и в них преобладают синие и серые тона. складывается ощущение, что все вокруг тебя сделано и соткано из пепла и стали. довольно пессимистичные настроения создает такая обстановка, но это и не удивительно, учитывая то, что ты только что практически умер.

умер и ожил.

дом. наконец-то, ты допер своё тощее тело до этого дома, который стал твоим убежищем, твоей тихой гаванью, твоей клеткой, твоим. твоим ли? все, что стучит в твоей голове, лишь мысль: пусть она уже спит. тихими шаркающими шагами ты поднимаешься по нескольким ступенькам крыльца, решая, что оставить кроссовки нужно именно на пороге. мокрая одежда липнет к торсу, обнажая еще кровоточащие раны - нельзя идти одному против двоих. наверно, тебе надо в больницу. даже если и так, то ты никуда не пойдешь. узкие и без влаги джинсы прилипли к ногам, поэтому ты гордо решил не раздеваться, а просто доковылять до кухни, где в холодильнике можно найти виски. ты и без того выпил, но сейчас это не алкоголь, это лекарство. нужно залечить больную голову и порванную душу, прислонившись бедром к подоконнику и смотря на стекающие капли.

а завтра сказать, что подрался просто так.

в этот момент уже без особых спецэффектов. алкоголь обжигает холодом глотку, стекло чуть липнет к губам. ты просыпаешься. ты просто просыпаешься. ты все помнишь, ты все знаешь. для других ты воскрес из мертвых, для самого себя ты просто проснулся.

приходит время, когда уходишь от всякой мерзости и людей, которые ее создают. окружаешь себя людьми, которые заставляют тебя смеяться, забывать плохое и фокусироваться на хорошем.
люби людей, которые ведут тебя в верном направлении и молись за тех, кто нет. жизнь слишком коротка, чтобы проживать ее несчастно. падение - это часть жизни, но восстание - сама жизнь.

сначала, в детстве, тебе вбивают, что старение и смерть – это то, к чему тебе надо стремиться. потом, лет в шестнадцать, ты отрицаешь все это, всю эту древнюю мудрость и заветы родителей, говоришь – да пошло оно все! зачем мне стареть, если все вокруг кричит мне о молодости и жизни! я могу все, что угодно, прожить сколько угодно лет и начать все заново, как только захочу, а мне всегда будет восемнадцать! ты прекращаешь думать о любви, ты старательно и настойчиво убегаешь от нее, ищешь развлечений, ни к кому не привязываешься и, как тебе кажется, живешь полной жизнью! многие не выдерживают.
человек – существо социальное. как ни крути. а одиночество способен выносит лишь сильный, слабого оно ломает и вынимает кишки, медленно накручивая на руку. но именно это одиночество прибивает тебя к земле от небес и заставляет страдать. в настоящее время этот процесс начинается около двадцати пяти, когда молодые люди с грустными глазами стариков начинают судорожно искать свою истинную пару. они ходят на свидания, присматриваются к окружению, едут путешествовать. многие находят. или делают вид?

кроме тебя.

ты ждал. ждал до конца своего сотого года на этой земле. сменилось время – прошел целый век, и теперь ты точно знал, что навеки останусь один.

ты не понимаешь, кто придумал этот мир – жуткая шутка какого-нибудь мистера умника? ему стало скучно? может, одиноко? ты ненавидишь мир, в котором приходится жить. мир обмана, лирики, пустых обещаний, попыток, родственных душ, твоей идеальной половины – реальность, где конец может быть счастливым, где любовь настоящая и идеальная, где твоя душа, разделенная на две части, живет еще в одном человеке. ты не любил этот мир так давно, что сейчас воспоминания об этом просто пыль, отголоски глупого детства. ребенком тебе нравилось думать об этом – где-то живет твой идеальный человек, черное к твоему белому, твои холодные губы к ее теплым, орбита по которой движется ее земля. ты часто представлял ее – точно улыбающегося, хихикающего невпопад, слишком эмоционального, немного неуклюжего, но жутко милого ребенка.

ты влюбился в этот образ. мечтал о нем. засыпал с его фантомом. просыпался с его призраком.

но потом ты начал чувствовать боль: удары, пощечины, жуткое давление в голове, однажды не мог встать с постели два дня. эта боль не оставляла тебя, она срослась с тобой, въелась в кожу, разъела душу, уничтожила свет. а потом ты начал чувствовать порезы – это произошло пару лет назад и уже теперь не происходит каждый день, вечером, ближе к полуночи. линия пореза обычно длинная, прямая, очень ровная. ты следил за движением невидимой болевой линии, сердце в эти моменты бьется сильно и громко, и полувысохший рот шепчет – остановись, остановись, – и линия останавливается, возле сгиба, чуть не доходя до выпирающей венки, и ты выдыхаешь.

их мир глуп – ты никогда не узнаешь своего человека, если только не ударишь его, но кто будет бить незнакомца на улице? А в случае ошибки, можно просто сказать, - прости, я обознался?

- я уже это слышал, - тихо выдыхаешь в пустоту. мокрая одежда летит на пол, но сухая не занимает ее место. длинные костлявые жилистые ноги перешагивают через кучу и несут тебя в тепло. твои ноздри ловят аромат от волос, дразнящий аромат кожи, но вместо этого лишь тенью идешь следом, зализывая свои волосы небрежно назад. твои руки еще оттягиваются тяжестью бутылки. жидкость в которой тоже взволнованно треплет сознание. горечь заставляет горло ожить - чувству. чувствуй и живи. иди вперед и не сдавайся. прекрати волочить свое тело. расправь свои плечи, выпрямись во всю стать своего роста, покажи свое величие, превосходство. покажи ей, той единственной женщине, которая пригрела тебя на своей груди. покажи ей, что она не ошиблась. подари ей теплоты, ведь ты можешь. хватит уже изводить ее, на себя совсем уже плевать. ты должен быть ей стеной, опорой. она должна чувствовать себя защищенной, а не убитой. она должна чувствовать себя женщиной. она не должна быть несчастной. чем она заслужила?

- фрайа, - снова этот шведский акцент.

ты знаешь каждую черточку ее лица, ее линий, ее ключиц под волной белоснежных плеч. она прекрасна, она достойна позировать для скульптур, она и без тебя это знает. она заставляет тебя пасть на колени. колени. и ты прячешь свою макушку в румянах ее колен. ты должен либо увековечить и мрамор тобой иссечь, либо забрать, коченелую и нагую, тело превратив в свой очаг и храм. каждую ночь должен дарить тебе поцелуи. каждому сантиметру нагого тела. она тебя чувствует, она тебя слышит каждой клеточкой, снова подставляя всю в шрамах и синяках грудь. темнота ласково обступает, шагая по твоим босым пяткам, ползет по подушкам.

все его глупые слова. ты же знал. тебе совсем не хочется, чтобы тебя спасали. не нужна ничья жалость. душа распускается, как старый свитер, ледяные волны океана разрушают тело, как песочный замок, твое сердце бьется, словно запертое в клетке.

- меня не нужно было спасать. но ты спасла. тогда, летом.

куда уходят разбитые сердца? как люди живут с этим ощущением пустоты внутри? как справляются с навалившимся прошлым и остаются в своём уме? как пережить предательство близкого человека, если ты до сих пор чувствуешь болезненные уколы по всему телу, которые были когда-то любовью?
кто-нибудь даст на это ответ? вряд ли.
но после всех дней с той ужасной последней ночи в доме матери, изменившей в одночасье весь твой мир, ничто не заставило тебя найти силы вернуться в швецию и посмотреть в глаза убийце, хотя ты был просто призраком. встречу ты решил отложить, чтобы подготовиться, искупаться - все-таки бродяжья жизнь около кладбища дала о себе знать.

сейчас у тебя была ломка, но маски сброшены. и теперь у каждого своё истинное обличие, и это был ад. это было отвратительное зрелище. тебя бросили из-за суки. и никто не подумал, каково тебе. никто не захотел тебя понять, ведь это не у них жизнь пошла вразрез со сценарием, только у белобрысого идиота. ты был никому не нужен, как одинокий зверь валялся один, а все остальные ждали, пока ты сдохнешь.
нет. не будет этого. пошло все к черту. ты всегда был одиночкой, и сейчас вырос. тебе двадцать два, у тебя есть свое место, свой угол, своя семья, и ты даже можешь найти единомышленников. обязательно найдешь, и ещё посмеешься в лицо прошлой жизни и тем людям, которых в этот момент для себя похоронил.

- для этого и был придуман наш мир.