Как приятно осознавать, что есть в Копенгагене такое место, где можно укрыться от людей, спрятаться от повседневной жизни, уйти от собственных мыслей, погрузиться в себя и, наконец, отдаться книге. Это было мое кафе, с которого началась моя история на новом месте. Холодными осенними вечерами я приходила сюда, садилась за свой столик, заказывала свое кофе. Моя милая официантка Люси приносила его мне, спрашивала о моих делах, часто присаживалась рядом, рассказывала о своей нелегкой жизни, о своем алкоголике-муже, который был на редкость несносным человеком. Он часто уходил в запой, а она часто уходила из дома. И что держало этих людей, спросите вы, но и для меня это было загадкой. То ли его расхваленные способности в кровати, о которых так любила рассказывать Люси, описывая мне все подробности, то ли его харизма, помешанная с чувством юмора. Но мне казалось, что все дело в привычке, в тряпичном сердце Люси, которая не хотела отпускать своего запойного мужчину и постоянно прощала ему его алкогольную зависимость.
Этим утром я снова пришла в свое кафе, в свой уютный маленький мирок в сердце Копенгагена, где всегда приятно пахло свежим кофе и выпечкой. Люси была как всегда на работе, как всегда в наглаженном переднике, убранными волосами, без капли косметики на лице, с ухоженными руками и приятными духами, в которых мягко сочетались древесные и жасминовые нотки. Она вся сияла, а это значило лишь одно – с мужем все в порядке, уже неделю как не пьет.
- Привет, дорогая, - она подсела рядом, источая свет и радость. Она ждала, что я стану расспрашивать и допрашивать про ее мужа, про их семейную жизнь, про их постельные утехи, про его алкоголизм и неоправданную сексуальность. Но я никогда не начинала разговор с этой миловидной и ухоженной девушкой, потому что мне было неинтересно каждый раз слушать одно и то же. Поэтому нашу беседу всегда начинала она, глубоко вздохнув или мило улыбнувшись, задавая риторические вопросы или вовсе просто так. Ей казалось, что раз я учусь на психологическом факультете (о чем я ей никогда не говорила, но она об этом как-то сама догадалась), значит и должна выполнять свои обязанности перед народом. Я перевела взгляд из книги на свою сумасшедшую знакомую, и это был для нее сигнал того, что я была полностью готова впитывать в себя ее долгий и мучительный рассказ.
- Ты, наверное, хочешь спросить меня, что я так свечусь и благоухаю?
- Нет, Люси, не хочу.
- Мой муж не пил уже неделю, представляешь?
- Ой, да ладно?
- Он подарил мне новые духи и золотые серьги. Сказал, что это на нашу годовщину. Он помнит ее, понимаешь?
Если бы не работа и не люди, сидящие за соседними столиками, она бы заорала от счастья, расплакалась и взмолилась Богу за то, что у нее такой прекрасный мужчина, который встал на путь истинный и стал вести себя подобающе.
- Он каждый день делает мне комплименты, Сара. Он стал приходить домой вовремя, от него всегда приятно пахнет одеколоном, он стал приносить домой деньги, а не бутылки из под пятилетнего виски. А еще..
Я больше не могла этого терпеть. Либо я, либо кто-то другой.
- Люси, он изменяет тебе.
Она будто потеряла дар речи. Ее чуть приоткрытый рот скривился, но не закрылся. Мне стало ее очень жаль. Так жаль мне было лишь Хатико в одноименном фильме. Я вообще очень жалостливый человек. Наверное, именно поэтому пошла на психолога, чтобы жалеть людей, говорить, что все наладится, что все к лучшему, что все, что происходит в жизни – это нам очень надо, что надо жить здесь и сейчас.
Люси была безутешна. Она застыла в одном положении, забыв как надо говорить. Она была в шоке, и ее шок был вполне адекватной реакцией в таких случаях. Скорее всего, она хотела услышать сейчас слова сожаления, жалости, вызванной ее положением, рухнувшими надеждами и гадкой до мурашек ситуацией. Ей было стыдно и плохо одновременно, и я это понимала, но не могла подобрать нужных слов, да и не хотела. Я опустила глаза в книгу, чтобы не смотреть на нее, а она все так и сидела, устремив взгляд в стену. Я не хотела, чтобы она плакала, потому что не выношу женских слез, но это было неизбежно. Горячая слеза медленно покатилась по ее сухой и бледной коже. Я всем нутром почувствовала, что мне стало дико некомфортно, что это место перестало быть мне таким уютным и «своим». Мне хотелось отмотать время чуть-чуть назад и промолчать, чтобы она дальше жила со своей слепой радостью.
- Откуда ты знаешь? – почти шепотом спросила Люси.
Ее вопрос отозвался во мне эхом, и я, вздохнув и набравшись смелости, ответила ей:
- Люси, все это знают. Все говорят об этом. Над тобой смеются, Люси, считают простушкой и глупой девчонкой. Твой муж не скрывает и не скрывается от посторонних глаз. Копенгаген не такой уж и большой город, где можно похоронить свои секреты, - я мысленно убивала себя за каждое слово, не я должна была ей говорить об этом, не при таких условиях, не этим осенним ветреным утром, - Люси..
Но она резким движением смахнула слезу с щеки, сняла золотые серьги, и натянув дежурную улыбку спросила:
- Вам как всегда? Айриш и круассан?
- Да, спасибо.
Вам.. Меня передернуло. Так я потеряла свою официантку Люси. Больше не будет этих застольных разговоров о ее муже, о его пьянках и неоправданной сексуальности.
Мой заказ принес уже другой официант, ни слова не сказал и ушел обслуживать других клиентов.
Я устроилась поудобнее в кресло, отбросив все эти нелепые мысли и чувства, подняла книгу и погрузилась в тот мир, где все хорошо, где никто никого не предает, никто не умирает, не уходит, не говорит горькую правду, где все заоблачно и прекрасно, где нет двуличности и страха, в этот очередной роман, где все так предсказуемо и предугадываемо.
Вот она, моя идеальная жизнь, без негатива, с бесконечной любовью и наивностью, со сладкими фразами, сказочными отношениями, где она – принцесса, а он ее принц на белом коне, где в конце «долго и счастливо», и где ясно видны светлая и темная стороны. Добро победит, они все-равно будут вместе, я знаю, но как приятно перечитывать это опять и опять. Это вселяет надежду. Я восполняю такими романами всю эту безграничную пустоту, которая поселилась в душе и заняла половину моего сердца. Другую половину неизменно заполнял отец с его чрезмерной заботой и опекой. Я была рада, что есть тот, кто обо мне думает каждый день, постоянно. И я ему была благодарна за то, что он есть, и мы спасаемся друг другом.
Кроме отца друзей у меня не было. Не получалось, не выходило дружить. Либо потому, что я не была многословна, либо потому, что я не соответствовала понятию «друг». Я слабо себе представляла идеальную дружбу с выездом на пикники и веселыми вписками на квартире у незнакомых людей. Для меня дружба – это понятие сугубо личное и сокровенное, я никому не хотела говорить про это. Я знала, что однажды, когда появится такой человек, которого я способна назвать своим другом, я ему обязательно это сообщу.
А пока, я была другом для папы и книг из нашей домашней библиотеки. Бережно перелистывая страницы и смакуя каждое слово, я погружалась в выдуманные миры, где не было тех, кто требовал от меня выполнения определенных обязанностей. Мне нравилось, что в один миг я могу закрыть книгу и не думать о том, что она как-то может на меня обидеться. Мне нравилось распоряжаться самостоятельно своими чувствами, эмоциями, жизнью. Надо мной не было никого, и я очень ценила свою независимость и чувство собственного достоинства.
Кофе терял свой неповторимый аромат и вкус, круассан становился холодным, но мне было все-равно. Я упивалась книгой, как после долгой жажды упиваются водой. Я была погружена в свой параллельный и загадочный мир.