[audio]http://pleer.com/tracks/5025533OBT1[/audio]
  Община - вот твоя семья. Свобода - вот твой выбор. Настоящая семья - это зло, которое противится твоему развитию: оно желает лишь твоего уничтожения, полного унифицирования с оставшейся серой массой. Люди, которые измеряют свою жизнь успехом, и только он является для них ценностью - гнилой вакуум, марионетки, за нити которых так успешно дергают СМИ, финансисты и политики; пустые оболочки, кои готовы кидать зигу своим новым Гитлерам без шанса на вечную одухотворенность, на осознание настоящего блага жизни, на познание истинной эйфории и желеобразного экстаза, на погружение в дикие райские глубины нирваны.
   Так нас учат в общине. Об этом идет речь. В общине много правил, которые нужно соблюдать. Нам разрешено общаться с семьей только в том случае, если необходимы средства, впрочем, в моем случае мы обходились выписками с моего счета. Я регулярно снимала определенную сумму, и все же ее не хватало, дабы покрыть большую часть расходов. Казалось бы, на что вообще можно тратить деньги здесь, в лесной глуши, ведь мы все спим в одной комнате на полу, покрытые полотенцами, у нас одна одежда на всех, большую часть продуктов питания мы выращиваем на собственных садах или охотимся, но Он говорил, что деньги нужны всегда: на средства для мытья посуды, на новые инструменты, на очередной поломанный новенькой блендер, на подгузники для детей. Да, у нас были дети в общине. У Кити было два сына от Него, потому что у Него всегда рождаются сыновья, как две капли воды на него похожие, и у Марго дочь, но мы не знали от кого. Сабрина была светлокожей и рыжеватой, чем напоминала и Дилана, и Себастьяна. Мы не знали, кто являлся отцом ребенка, но это и не важно, ведь мы все - большая семья, и дети общие, поэтому иногда мы очереди смотрели за ребенком. На самом деле тут у всех была своя работа: кто-то занимался садом, кто-то готовкой, кто-то сочинял программы развлекательные на вечер, кто-то следил за детьми, кто-то убирался, но чаще всего мы менялись. Мне больше всего нравилось заниматься садом и сидеть с малышами, я учила мальчиков рисованию, хотя они едва удерживали в своих пухлых пальчиках карандаш.

i came home in the morning just a little bit ago you lie asleep in our bed all twisted in your clothes

   Я была Его фавориткой. Все это знали. Он называл меня своей Одетт, отказываясь воспринимать настоящую форму имени, ведь здесь у всех новые имена. Любила ли я его? Да. Была ли я с кем-то еще из общины? Да. Любила ли я их? Не знаю. Нас учат любить друг друга, потому что рамки природы и семейный институт здесь совсем не в почете. Мы свободны, вольны, мы созданы, чтобы любить, а, значит, любить нужно все вокруг. Я старалась, честное слово. И мне кажется, у меня весьма успешно получалось. Пока Рози не убила человека. Пока Он не начал говорить, что смерть - это нирвана, что смерть - это жизнь. А потом пришла новая девушка. Она его поняла, а меня застукали плачущей в ванной. Он разочаровался во мне. И теперь та другая стала его фавориткой. Меня не допускали к его сыновьям. Я более была недостойна. Это урок - говорили они, и я должна их любить за то, что они желают моего развития. А потом Дилан проболтался о том, что мне придется убить, чтобы доказать свою лояльность. И тут мне становится еще страшнее прежнего. Вязкое ноющее чувство мерзости, оскверненности проникает вглубь моего существа, выворачивая его наизнанку. Меня рвет несколько дней, я почти ничего не ем, хотя в наших условиях, когда питание лишь одноразовое, это уже не кажется катастрофой, и все-таки я чувствую, как мои щеки впали, вижу это, чувствую, когда ощупываю себя или вижу свое отражение в кастрюлях - в зеркала ведь нам тоже нельзя смотреться. Это блажь, недостойное поведение серых масс, заботящихся о своем тщеславии. Мне не дают таблеток, потому что тогда придется снова снимать деньги со счета или идти обворовывать новый дом соседей-богачей через озеро. А если они заметят нас, то придется убить. Мне убить. Марго говорит мне, что на следующий вечер мы вместе пойдем в тот дом, что они наглядели в прошлый раз, и своруем их запасы. Никто не знал, уедут ли хозяева, а, значит, я должна буду доказывать свою любовь к ним. И тогда я понимаю, что больше просто не могу.
   Всю ночь я не спала, ждала, пока любовные игры закончатся у тех, кто решил заняться ими просто так: а заниматься сексом посреди ночи с кем захочется - это норма, и спящие рядом люди не считались помехой. И когда солнце едва стало окрашивать небеса в светлые тона, я тихонечко поднялась со своего места. Новенькой с нами не было: значит, она там - спит наверху с Ним. Кажется, кто-то воткнул невидимую иглу в мое сердце и начал высасывать все живительные соки. Меня снова тошнит, но я креплюсь. Иду в комнату, где висят все вещи. Наскоро надеваю шорты и свитер, завязываю шнурки на чьих-то кедах, которые всегда были мне велики, и беру чей-то рюкзак. С кухни забираю бутылку с водой, и на всякий случай прячу ножь в кухонном полотенце, который также забираю с собой. На выходе кладу в рюкзак куртку, ведь не ясно, сколько я буду в бегах, и ухожу прочь. Вижу в окне, что Рози проснулась. Прибавляю шаг в сторону леса, а стоило мне скрыться за его кустами, как начинаю бежать без оглядки, так скоро, как только могу.
   Мой путь держался дальше от тропы, дальше от озера: там они станут меня искать. И я слышу, как по лесу раздаются возгласы общины молящие "Одетт". Я  вижу небольшой обрыв и прячусь за массивом, накрываясь какой-то веткой, что валялась неподалеку, попутно пачкая себя землей, чтоб не выделяться на фоне зелени и невольно царапая кожу до крови. Слышу, как кто-то бежит вверху. По крику понимаю, что это Дилан. Он стоит совсем рядом, мне кажется, я ощущаю его дыхание. Еще мгновение и он меня найдет. Но Он окликает Дилана и тот бежит в обратную сторону. Я жду еще минут пятнадцать или больше, я не знаю, но когда убеждаюсь, что голоса стихли, а звуков шагов не слышно, я, наконец, начинаю бежать дальше. Не помню, сколько часов я бежала, но кажется, будто ушел целый день. Я увидела трассу, но не рискнула выйти на нее, боясь, что Он сможет найти меня на своей машине. Держалась я совсем рядом, и когда с неба начали падать первые признаки приближающегося шторма, я добралась до города. К моему удивлению, это оказался Бирмингем. А я думала, что мы жили совсем далеко.

when the rain came down upon our rooftop with a rhythm like this let the hair stand up on my ]shoulders when you open your mouth

   Дождь становился все сильнее, ветер грубее, так что ветки постоянно колыхались от его дуновения с яростью теребя мое лицо и руки. Будь я прошлой собой, мне было бы странно, что я не надела чего потеплее. Но сейчас мне было плевать на боль и холод: я думала лишь, как бы убраться подальше. Город за это время сумел стать еще выше: появилось больше новостроек, урабанистических уродов, твердящем о своем глянцевом статусе, а дороги стали шире прежнего. Я не помню, как шла по улицам, но видела, что на меня оглядываются. Дождь становится невыносимым, ветер еще сильнее, и мне кажется, что я уже совсем лишилась сил, поэтому когда я оказалась на пороге какого-то заведения, судя по всему ресторанного типа, я только и смогла, что усесться за ближайший столик, повернувшись спиной к стеклу. Я все еще боялась, что меня заметят. Я закрыла лицо руками и поняла, что начинаю спадать по ним вниз, начиная немного дремать, но я не могла себе этого позволить, поэтому тут же держалась вновь, все еще оглядываясь в сторону каждого входящего с настороженностью. Люди тоже прятались от непогоды, но я боялась, что кто-то из них окажется не случайным посетителем. Я боялась увидеть Его.